Сновидец тут же понял, каким образом летучий червь, будучи слепым, узнал о его местоположении во время боя. Этой тварью управлял Наездник, и поводья он держал не в руках, а внутри сознания Летуна! Между этими двумя тварями существовал странный симбиоз. Но теперь, лишившись Наездника, Летун стал слеп по-настоящему! Нечего были дивиться тому, что Летун, размахивая щупальцами-руками, хрипло орал на беспомощного Летуна, пытаясь снова взгромоздиться на него верхом.

— К черту все это! — проревел Титус Кроу, прыгнул вперед и одним могучим ударом ятагана перебил шею крылатого червя, и его мерзкая голова отлетела в сторону. На изрядно перепачканный белый песок пролилась новая порция отвратительной жидкости. Успевший наполовину вскарабкаться на своего «скакуна» Наездник упал на песок, когда Летун, его собрат по симбиозу, в последний раз дико дернулся и распростерся рядом с неподвижно лежавшим Бегуном.

И тут Наездник осознал, что остался один. Издав жуткий крик злобы и ненависти, он вскочил на ноги, развернул свои руки-щупальца и, словно хлысты, забросил их за спину. Титус понял, что в следующее мгновение по нему ударят острые, как бритвы, когти. К счастью, мгновенно сработали сверхскоростные реакции Титуса. Одним ловким движением он наклонился вперед и метнул ятаган, будто нож, прямо в черное сердце Наездника.

Острие угодило точно в цель. За счет солидного веса ятаган пронзил тщедушного Наездника насквозь. Изумление бледным пятном расползлось по морде чудища, а в следующий миг его длиннющие руки в предсмертном спазме обвились вокруг тонкого тела, обхватили его с головы до ног. Мерзкая тварь дико задрожала, издала последний вопль, наполненный ненавистью и отчаянием, и медленно опустилась навзничь на почерневший, перепачканный песок. На счет «десять» в белой пещере снова воцарилась тишина — не считая хриплого победного крика сновидца.

Еще несколько секунд Титус Кроу стоял, пошатываясь от усталости, над поверженной троицей. Все его мышцы болели, руки налились свинцом. А потом он поднял голову и обвел взглядом белую пустыню. Где-то там, в этом ослепительно-белом кошмаре, в его помощи все еще нуждалась уроженка Элизии, его возлюбленная Тиания.

Он не мог терять ни секунды.

4. Часы в огне!

С того момента, как Анри-Лоран де Мариньи исчез со ступеней пьедестала, на котором покоился гигантский рубин, в Дайлат-Лине прошло три часа. За это время в городе успело кое-что случиться. Барзта, нового самопровозглашенного предводителя рогачей, сместили с должности. За его пост вспыхнул спор. Драка на ножах решила этот спор в пользу его противника, которого звали Эрифф. В данный момент Эрифф зализывал раны и хлебал мут-дью со своими приятелями в грязном припортовом кабаке.

Теперь, когда Эрифф стал главным, ему следовало подумать о многом. Об очень многом. А думать Эрифф был не мастак. К примеру, он уже пытался сообразить, умно ли поступил, узурпировав должность Барзта. Вот-вот в Дайлат-Лин должен был пожаловать Ньярлатотеп, который желал допросить (а уж как именно он собирался допрашивать — можно было только гадать) мужчину и женщину из мира бодрствования. Однако призовая парочка исчезла. Даже тот неведомый сновидец, который их освободил, канул в небытие. Мало этого, до рогатых обитателей Дайлат-Лина начали доходить неприятные слухи о том, что тайные действия их лазутчиков в других городах мира сновидений непостижимым образом раскрыты, а сами лазутчики арестованы. В частности, это произошло в Ультхаре, который был следующей целью рогатых торговцев.

Словом, все это Эриффа ни капельки не радовало, а еще страшнее ему становилось, когда он думал о Ньярлатотепе, хоть и знал о нем не так много. И может быть, рассуждал Эрифф, — было бы лучше, если бы стародавнего договора между рогатыми обитателями Ленга и плененными Старшими Богами Цикла Ктулху никогда не было. А еще лучше было бы, если бы все рогатые торговцы в Дайлат-Лине сели бы на свои черные галеры и уплыли бы оттуда по Южному морю. Уж для Эриффа это было бы куда как лучше, это точно, потому что он теперь мог преподнести этому могущественному посланцу Ктулху, ужасному Ньярлатотепу? Как он мог приветствовать Великого Гонца, оставшись с пустыми руками?

В общем, Эрифф прихлебывал мут-дью и ворчал, время от времени поглаживая больные места — синяки и порезы. Вот в таком унылом настроении он пребывал, когда за ним пришли с площади, где стоял гигантский рубин, и сообщили, что там, на мостовой, прямо напротив громадного драгоценного камня стоит какой-то странный пришелец — безмолвный и загадочный. Сказали, что это нечто высокое, странной формы и что оно похоже на саркофаг древнего Оглми. То ли из дерева, то ли из чего-то, похожего на дерево. Очень тяжелое и жутко прочное. Наверху круг, а на нем четыре стрелки, и они как-то странно, непонятно движутся. Так может быть, Эрифф сходит и поглядит, что делать с этой штукой, возникшей как бы из воздуха?

Послеполуденное солнце припекало. Эрифф с сожалением оставил на столике прохладный напиток и, морщась от боли, пошел вместе со свитой своих приспешников к площади, где стоял на постаменте гигантский рубин. Ему все доложили верно: там, прямо напротив рубина, словно бы разглядывая его, стоял неопознанный объект из иного мира. Умом Эрифф не блистал, но одно понял сразу: эта вещь не была сработана в мире сновидений. Он смотрел на часы времен, и взгляд его стал недоверчивым и подозрительным.

Как эта вещь попала сюда? Что это такое? И почему оно здесь, на площади, где возвышается гигантский рубин? Эриффу сказали, что предмет сделан из дерева — и на то походило. Ну, если так, то зачем рисковать?

— Или вынесите эту дрянь из города, либо сожгите! — приказал Эрифф. — Соберите старые стропила, двери и мебель из городских домов. Сожгите эту вещь в костре, что бы это ни было такое. Мне оно не нравится…

— Но Эрифф, это же вроде ящик какой-то! — возразил один из братьев главаря.

— А внутри что? — спросил Эрифф.

— Мы не знаем, но…

— А открыть можете?

— Пока нет, но…

— Ну тогда спалите эту штуковину, и дело с концом!

Так и вышло, что часы времен обложили всякой деревянной рухлядью, и когда они совсем скрылись из виду за старой мебелью, досками и бревнами, принесли факелы, и огонь запылал.

Внутри корпуса часов, оболочка которых была непроницаема для любых показателей температуры и давления, кроме самых уж невероятных, какие встречаются только в неописуемом чистилище, которое можно определить как место, где встречаются все «углы» пространства и времени, Анри-Лорану де Мариньи было худо. Таким пьяным он не был еще ни разу за всю жизнь. Нет, бывало, что он выпивал целую бутылку бренди — но цивилизованно. Никогда он не делал этого в столь варварской спешке!

Как бы то ни было, он понимал, что у его есть важное дело… ох, только бы эта темная вселенная хоть ненадолго перестала бы вертеться, и тогда он вспомнил бы, что это за дело! Оно явно должно было быть связано с Титусом Кроу и с Тианией… Да-да, и с часами времен.

Часы времен! Сознание де Мариньи живо ухватилось за это понятие.

Часы времен! Конечно! Он находился внутри этого особенного устройства, этого средства для перемещения в пространстве и времени… прямо сейчас… в теплой утробе между мирами. Нужно было только включить сознание… однако для этого требовались недюжинные усилия. Лучше было просто побороть наплывающую тошноту внутри себя… и это жуткое вращение и верчение огромных черных пропастей… внутри и снаружи. Да, да… лучше всего было просто поспать до тех пор, пока из его организма не выветрится алкоголь.

Алкоголь?

Поспать?

Издалека, откуда-то из глубины донеслось что-то наподобие звона системы сигнализации. Алкоголь… спать… сон! Вот какое у него было дело: заснуть и увидеть сон. И он заснул, он знал это точно. Но почему тогда он не видел сон?

Ответ был очевиден: сон ему не снился потому, что, заснув пьяным сном, он утратил ментальный контакт с часами времен. Где же часы находились теперь? Неужели ему на самом деле удалось довести это фантастическое средство передвижения до цели?