Это была просто высоченная волна, Джонни, но вела она себя не так, как обычная волна. Я такой волны никогда не видел и никогда больше не увижу! Она не просто взметнулась к небу одним махом, страшной черной массой. Она поднималась вверх пульсирующими рывками. Короткими, сильными струями, которые вздымались примерно каждые пять секунд… И это была не нефть, Джонни! О Боже, это была не нефть. Пусть я крепко выпил, клянусь, дело было не в этом… Не настолько я был пьян, чтобы перепутать цвета.

Потому что старина Борзовский был прав. Там, под морским дном и вправду лежал один из этих чудовищных богов, и наш бур попал прямо в него!

Что бы это ни было такое, его кровь была очень похожа на нашу — она была густая и красная. И с какой же силой билось то сердце, если ему удавалось качать кровь через пробитую в теле дыру прямо на поверхность моря! Только представь себе чудовищных размеров тварь, лежащую в толще породы на дне! Но как мы только могли это предугадать? Как могли мы знать, что с самого начала наши приборы работали превосходно и что эти странные равномерные толчки, которые записывал наш сейсмограф, — это было биение громадного подводного сердца!

Надеюсь, теперь ты понимаешь, почему я решил уволиться.

10. Третий гость

^{(Из записных книжек де Мариньи)}

Уже совсем рассвело к тому времени, как мы с Титом Кроу дочитали документ, который нам дал Писли. Когда мы оторвались от письма, наш гость приобрел чрезвычайно деловой вид. Он надел очки с маленькими стеклами, закатал до локтя рукава рубашки и обложился папками, блокнотами и прочими бумагами из своего портфеля. Он сказал нам, что переборол усталость, и, поскольку ему удалось поспать в самолете, теперь он привел часы своего организма в норму. Но все же он мечтал немного вздремнуть в «Мерседесе» по дороге в Лондон и Британский музей. Он заверил нас в том, что этот короткий сон полностью его освежит.

«Лондон и Британский музей». Обычный мир, казалось, лежал на расстоянии в несколько световых лет от нас. И все же за зарешеченными окнами занимался бледный рассвет, и его белесые пальцы тянулись к далекой столице, и это казалось так обычно, так нормально. Начинался новый день. Мы с Кроу здорово устали, однако близость звездных камней сообщала нам такую радость и защиту, что мы не имели ничего против тяжести в теле — главное, что была ясность в голове, а сознание освободилось от зловещего гипноза хтонийцев.

Я отправился в камбуз за беконом и яйцами для завтрака и прошел по короткому коридору, соединявшему жилые каюты с камбузом. Неожиданно плавучий дом сильно тряхнуло, меня бросило вперед, и я ударился о дверь камбуза. Из каюты послышался звон бьющихся стаканов, стук падающих с полок книг и испуганный голос Кроу:

— Что за чертовщина?

Я открыл окошко камбуза, выглянул на палубу и обвел взглядом реку. На горизонте, над далекими крышами домов и верхушками деревьев как раз появился край солнца. Дул легчайший ветерок, река была бела от пелены тумана.

«Что за чертовщина?» — мысленно повторил я ругательство Титуса Кроу. Может быть, с утра пораньше по реке какой-то псих промчался на мощной моторке? Но нет, это вряд ли могло случиться — я бы услышал шум мотора. И к тому же так взбудоражить реку мог разве что океанский лайнер! Я размышлял об этом, когда «Мореход» снова качнуло и накренило — на этот раз под углом градусов в двадцать. Мне почему-то сразу припомнилось письмо Джордана.

— Де Мариньи! — донесся до меня крик Кроу в открытое окошко, и я тут же услышал, как он скользит по накренившейся палубе. — Анри! — Я услышал его торопливые шаги. — Достань свой чертов пистолет, быстро!

В голосе Кроу звучали тревога и непривычный для него страх.

— Нет, нет! — послышался громкий голос профессора Писли. Плавучий дом снова тряхнуло и накренило. — Так не получится, Кроу. Серебряные пули против этой твари бесполезны.

Какой твари?

Я выбрался за дверь камбуза, в коридор, прошел по каюте и поднялся на три ступеньки вверх, на палубу. Там, с побелевшими от ужаса лицами, вцепившись в поручни, стояли Кроу и Писли. Как только «Мореход» выровнялся, я подбежал к ним.

— Что случилось, Титус? Что это было?

— Там что-то есть, Анри, в воде. Что-то огромное! Только что оно поплыло к нашей лодке — но замерло футах в пятидесяти и погрузилось в воду. Думаю, это морской Шоггот — в точности такой, как те чудища, что мне снились.

— Верно, морской Шоггот, — выдохнул Писли. — Одна из Глубоководных тварей. Этот проплыл от самого глубокого Г’лл-хо на север, похоже. Он не сможет сделать нам ничего плохого.

Говорил-то Писли так, словно это и вправду было так, но голос у него дрожал.

Реку по-прежнему окутывал густой туман. Его млечные щупальца и завитки поднимались почти к палубе плавучего дома, и казалось, что мы стоим на плотике посреди молочной реки. Я слышал плеск волн, разбивавшихся о борт лодки, но ничего не видел. Сердце у меня забилось чаще, волосы на затылке встали торчком.

— Пойду, возьму пистолет, — сказал я, решив спуститься в каюту.

Но только я повернулся, как Писли схватил меня за руку.

— Бесполезно, де Мариньи, — порывисто произнес он. — Пистолеты против таких существ, чем бы они ни стреляли, мертвому припарки!

— Но где же сама тварь? — спросил я, вглядываясь в затянутую туманом воду.

Словно бы в ответ на мой нервный вопрос — только успело последнее слово слететь с моих губ, — как из клубящегося над рекой тумана возник черный столп, отливавший радужными красками. Казалось, это что-то слепленное из грязи или смолы в смеси с осколками битого стекла. Восемь футов в толщину и все двадцать в длину, эта тварь вздымалась над водой, похожая на гигантскую разумную пробку для бутылки… и солнце сверкало, отражаясь от ее боков и мириадов ее глаз!

От твари… жутко воняло! Нет описания тошнотворному запаху, исходившему от нее. Мне снова припомнились строчки из Альхазреда: «По запаху узнаете их». Я хорошо понял, что именно имел в виду «безумный» араб! Такое зловоние могло издавать только воплощенное зло. Уже второй раз за считаные часы мои органы чувств подверглись такой атаке, и второй раз был хуже первого! Слава Богу, лодка стояла против ветра — хоть и ветер-то был едва заметный — относительно вылезшего из воды чудища, но и этой вони глубоководного ила нам хватило, как говорится, выше крыши.

Еще у твари были рты. Много ртов. Правда, их я разглядел только мельком. И когда гигантская тварь слегка, но резко наклонилась в сторону плавучего дома, я опрометью помчался по ступенькам вниз за пистолетом Канта. Что бы там ни говорил Писли, я не желал стоять безоружным перед этим монстром! Мне казалось, что уж лучше любое оружие, чем никакого. В панике я напрочь забыл, что на самом деле мы вовсе не безоружны, что мы защищены наилучшим образом! Как бы то ни было, пистолет я разыскать не сумел. Куда я его засунул?

Плавучий дом снова тряхнуло, еще сильнее, чем прежде, и я с трудом выбрался на палубу — с пустыми руками. Пытаясь устоять, держась за поручень одной рукой, Писли сжимал в другой каменную звездочку и выкрикивал какие-то слова, глядя на возвышающееся над водой чудовище. Тварь отпрянула и приготовилась к новому броску. Я пытался смотреть одновременно на Шоггота, нацелившегося на мою лодку, и на профессора Писли. Писли торопливо произносил нараспев:

— Изыди, слизь морская! Ступай обратно, во тьму глубин! От имени Старших Богов повелеваю тобой. Изыди, не тронь здесь никого!

В его голосе уже не слышалось дрожи. Его худая, старческая фигура вдруг приобрела силу и стройность, когда он вступил в противоборство с радужно поблескивающим чудовищем, вставшим перед ним посреди речного тумана.

Писли распевал заклятие, держа каменную звезду. До того как он приступил к заклинанию, черный столп не издавал никаких звуков. Слышалось только журчание реки. Но теперь…